Приличные цитаты про деревья

Некоторый аскетизм – не такое уж страшное зло, как многим кажется. Человек должен самоограничивать себя. Ведь если дать неограниченную волю в удовлетворении потребностей, человечество вскоре превратится в огромный разноязыкий театр бытовой трагедии. Попробуйте подарить обывателю пятисотсильный «фиат» из чистого серебра. «Хочу золотой или из платины, — изречет обыватель. – А у соседа вот мебель черного дерева, а у меня только, мол, красного…». И так далее, до бесконечности, ибо такого рода запросам предела нет. Тут даже у доброго джинна из сказки опустились бы руки.

 Есть кошки. Котята, меньше ладони, светло-розовые язычки и подушечки лап, ненужные, их топят в полиэтиленовых пакетах с камнем для тяжести. И они борются, но потом сдаются. Мгновение отчаяния. Мгновение осознания невозможности или просто мгновение, когда физические силы покидают тело, в пакете, от страха, от нехватки кислорода. Других убивают в лесу. За большими деревьями. Они идут за хозяином, не понимая. 

 Что не напоминает о ней? Я и под ноги не могу взглянуть, чтоб не возникло здесь на плитах пола ее лицо! Оно в каждом облаке, в каждом дереве — ночью наполняет воздух, днем возникает в очертаниях предметов — всюду вокруг меня ее образ! Самые обыденные лица, мужские и женские, мои собственные черты — все дразнит меня подобием. Весь мир — страшный паноптикум, где все напоминает, что она существовала и что я ее потерял. 

В этой незнакомой, пугающей пустоте детям было приятно чувствовать её так близко. Потому что это уже не был привычный дневной парк, где они играли каждый день. Они ещё никогда не приходили сюда так поздно и не знали, что темнота меняет мир и превращает все знакомые предметы в незнакомые. Те самые деревья, которые днём были просто деревьями, под которыми можно было укрыться от солнца или лазить по ним, когда не видит парковый сторож, теперь, в темноте, казались загадочными существами, живущими собственной жизнью, полной нераскрытых секретов.

 Смерть — это умолкшие птицы в верхушках деревьев. 

 — Когда мои предки придумывали философию, твои – качались на деревьях. 

— Птицы предпочитают сидеть на деревьях с голыми ветвями. Тогда они видят все вокруг и могут лететь, куда захотят.

Они лежали вдвоем в чужом доме, в чужой постели со старинной, высокой, почти до середины стены, спинкой из выгнутого красного дерева. Лежали усталые и растерянные простотой и естественностью всего, что с ними происходило. Ника, с её всякий раз заново продолжавшей удивлять его чуткостью, помогла ему расстаться с ощущением неловкости — и действительной, и придуманной, от неуверенности в себе. Он был счастлив по её вине и чувствовал себя в том неоплатном долгу перед нею, который, наверное, и есть любовь к женщине.

Садовник обрезает деревья в саду, президент координирует работу республиканских институтов власти.

Осень остается на весь октябрь, а в редкие годы — до ноября. Над головой изо дня в день видна ясная, строгая синева небес, по которой (всегда с запада на восток) плывут спокойные белые корабли облаков с серыми килями. Днем поднимается неуемный ветер, он подгоняет вас, когда вы шагаете по дороге и под ногами хрустят невообразимо пестрые холмики опавших листьев. От этого ветра возникает ноющая боль, но не в костях, а где-то гораздо глубже.

В жизни всякого молодого человека есть огромные равнины скуки. Ничего не происходит, ты цепенеешь, как дерево в июльский полдень, и кажется, что «сейчас» никогда не сдвинется с места. В эти минуты мы и принимаем свою главную позу – главную не из-за какого-то присущего ей смысла, а потому, что именно такими вечность фотографирует нас на память. Она чаще всего запоминает нас молодыми.

 — Ты знаешь, как возникла вселенная?— Нет.— Представь, что у тебя есть ванна. Большая круглая ванна. Из черного дерева. Конической формы.— Почему конической?— Тсс, молчи. Коническая ванна. Ты наполняешь ее мелким песком. Или сахаром. А потом вынимаешь пробку – ты меня слушаешь?— Слушаю.— Вынимаешь пробку, и все это дело уходит через слив.— Понятно.— Ни черта тебе не понятно. Я еще не добрался до сути. Ты хочешь услышать суть?— Хочу.— Так слушай. Представь, что ты снимаешь фильм о том, как это происходит. Как уходит сахар. У тебя камера, и ты снимаешь.— Это и есть суть?— Нет еще.

Сначала он был счастлив. Он видел свет, он впитывал его кожей, он смеялся беспечно и засыпал на руках ласковой матери. Безмятежность младенчества — колыбель грядущей войны с самим собой. Детство — это время большого мира. Большие люди, большие деревья, огромное небо. А ты совсем мал, ты еще пускаешь слюни на грудь беззубым ртом, но уже жадно глотаешь сущее вокруг себя. Не умея запоминать, ты просто улыбаешься ему.

Кто мы? Какие мы? Усталыми глазами впитывающие этот лживый свет экрана, в постоянном желании найти Что-то, чего тут давно нет. А за окном пустые улицы и теплый летний ветер. А за окном небо к августу и звезды все ярче с каждым вдохом. А за окном шелестят большие деревья и шелест этот все больше напоминает тихое пение. А за окном зажигаются огни вдоль дорог, уводящих далеко-далеко. А за окном любая мысль - свободна, любое чувство - осязаемо. А за окном эта ночь, сладкая, с оттенком горечи, нежно касается поцелуем близких и понятных ей обветренных губ. А за окном Давай выйдем на улицу.