Цитаты про ничего

Утром разжег костер и решил пройтись по берегу, пока мальчик спит. Ушел совсем недалеко, и вдруг ему стало не по себе от странного предчувствия, а когда повернул назад, то увидел, что мальчик стоит на пляже, завернувшись в одеяло, и ждет его. Прибавил шаг, а когда подошел к нему, мальчик устало присел. — Что с тобой? Да что с тобой? — Я что-то плохо себя чувствую, пап. Приложил руку ко лбу сына — горячий, как печка. Поднял, понес к костру. — Ничего, ничего. Выздоровеем. — Меня, кажется, сейчас стошнит. — Ничего. Уселся на песок рядом с сыном и придерживал его за лоб, пока ребенка рвало.

 Ты ничего не стоишь, и это правда. А я тем более, да никто ничего не стоит, все на свете взаимозаменяемо, никто ничего не значит ни для кого. Но если человек поверит, что это можно взять в качестве точки отсчета, то он никуда дальше не продвинется, он и будет все жизнь подчиняться одной только цели: однажды оказаться для кого-нибудь чем-нибудь стоящим, не понимая, что это бесполезно. Да никто не может с уверенностью заявить, что он кому-нибудь нужен. И именно поэтому мы свободны. 

Кто, зная много, держит себя, как не знающий ничего, тот — нравственный муж.

 — Когда ее нет рядом, я не существую. — А что ты делаешь? — Жду, когда ее увижу. Мне без Клавы ничего не интересно, даже если нобелевскую премию будут давать. А ее при этом нет и все отпадает. — Скажешь, позовите Клаву? — Скажу. — Силен!.. 

странное чувствостранное чувство,будто бы кружится голова.но мои неразборчивые мыслисами как-то складываются в слова.будто в животе не бабочки, а осколки,если хочешь - не стекла, а пустота.если честно, меня бесят твои недомолвки,но я твоя, и не сделаю ни черта.разговоры не вяжутся - мы устали.узнать бы теперь ещё, от чего.и глаза у меня холоднее стали,и как-то уже не хочется ничего.мысли странные и пустые,но из них получаются, пусть, хреновые, но стихи.может, бред, но это не я, а те самые мысли -какие-то странные куски пустоты.

В целом, всё достаточно предсказуемо. Навальный не имел ни одного шанса в суде доказать вот эти свои обвинения, потому что, если честно, они настолько неквалифицированые, что это годится для Ютуба, для интернета, для пиара и для «езды по ушам» молодому поколению, которое, на самом деле, ничего вообще не умеет.

 — Я преклоняюсь перед красотой. В мире нет ничего ценнее её. Я говорю не только о внешности, есть и красивые виды спорта. Красота есть и в манерах, речи и в душе. Наш мир состоит их двух половинок: прекрасной и уродливой. — Вот беда. Боюсь, я попадаю в уродливую половину! Как же мне быть? — Может, вам умереть?! 

Я не стал спорить. Ну как спорить с человеком, который не может ничего объяснить, а говорит «знаю»?

 Всё это, как хорошо смонтированный клип: финал очевиден, но ничего не изменить. 

И на небо она смотрела без ласки и радостных воспоминаний, только потому, что во всей грязной казённой зале этот голубой кусочек неба был самым красивым, чистым и правдивым — ничего не выпытывал у её глаз.

— Ты что-нибудь слышишь? — Нет. Ничего. Только тишину. — Дай нам Бог просветиться настолько, чтобы слышать тишину. Не обольщайся — мы с тобой всего лишь люди и не научились еще слышать даже собственную болтовню.

 В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину — он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был несчастлив и несвободен.

Я вдруг поняла, что люди должны иметь огромное мужество, чтобы, помня, какие мы короткоживущие, просто ежедневно уходить из дома – отпускать руки тех, кого любят, и уходить на работу. Если каждая минута взвешена и оценена, как они могут, например, спать с кем-то другим, просто для развлечения, при этом прекрасно зная, что быть с любимыми осталось всего ничего? Только огромное мужество или огромная глупость делают свободными от чувства быстротечности жизни.

Ребёнок привязывается к кукле, щеглу, цветку в горшке, потому что пока ещё у него ничего больше нет; узник или старик привязывается к тому же самому, потому что у них уже ничего нет.