Цитаты про боль

В жизни, в поведении своем я всегда исходил из того - как получается, так и получается. Впоследствии - если грамматически такое время вообще существует - все, в общем станет более или менее на свои места. По крайней мере, в отношении издания моих книжек. Хотя я этого чудовищно боюсь, потому что представляю себе, что там натворят даже самые замечательные люди, даже из самых замечательных побуждений. И какой хаос там воцарится. Потому что ничего более страшного, чем посмертные комментарии, вообразить себе нельзя.

— Ну и что теперь? — Вот так всегда: сначала бьют, потом спрашивают... Хотя я, конечно, подлил немного масла в огонь. — Арес? Зачем ты здесь? — Я питаюсь раздором. До сегодняшнего дня я голодал. Я почувствовал агрессию и нашёл её источник. — Более того, ты привёл нас сюда. — Это был не я, но могу догадаться, кто это сделал. — Не нужно разжигать мой гнев, Арес! Скажи мне, кто это. — Считаешь, что можешь мной командовать? — Да! И ты мне подчинишься!

Вообще-то я очень храбрый. Только сегодня у меня голова болит!

Давняя встречаТа встреча давняя, случайная с тобой,Осталась в памяти моей красивой вехой.Ты, солнце южное и воздух голубой,В тяжелые минуты служат мне утехой.У моря, проведённые с тобою вечера.Запомнились тогда, своей неповторимостью.Дела минувшие, а будто бы, вчера,Друг друга одаряли мы взаимностьюИ клятвы молчаливые, одними лишь глазами,Под звёздным шатром неба, с поцелуями объятья.И расставанье с молчаливыми слезами,И непонятные, без адреса, проклятья.Осталась в сердце навсегда, с тобою встреча,Перемешалась боль и радость, как то странно.И твои слёзы, в тот прощальный вечер,Бальзамом мои

Мало кто знает, что сразу после дня осеннего равноденствия уют под одеялом, если его описать как разницу между температурой под одеялом и вне его, деленную на окукливаемость, начинает расти в геометрической прогрессии и превышать уют вне одеяла. К февралю он достигает таких величин, что работа по вытаскиванию взрослого, а тем более ребенка из-под одеяла, если выразить ее в джоулях на квадратный сантиметр голого или даже прикрытого байковой пижамой тела, становится равной… Короче говоря, многие не вылезают из-под одеяла до самого апреля.

В юности у меня был друг. С тех пор в мою жизнь входили другие друзья — подчас весьма дорогие и близкие мне, — но ни один из них не стал для меня тем, чем был тот... Ибо он был моим первым другом, и мы жили с ним в мире, который был просторнее нынешнего: в том мире было больше и радости и горя, и в нем мы любили и ненавидели глубже, чем любим и ненавидим в более тесном мирке, где мне приходится существовать теперь.

... выигрывает вовсе не тот, кто умеет играть по всем правилам; выигрывает тот, кто умеет отказаться в нужный момент от всех правил, навязать игре свои правила, неизвестные противнику, а когда понадобится — отказаться и от них. Кто сказал, что свои фигуры менее опасны, чем фигуры противника? Вздор, свои фигуры гораздо более опасны, чем фигуры противника. Кто сказал, что короля надо беречь и уводить из-под шаха? Вздор, нет таких королей, которых нельзя было бы заменить каким-нибудь конем или даже пешкой.

Болит душа, ноют от погоды пальцы, Прости, что не могу навсегда с тобой остаться. Прости за слезы, что проливала ты. Готов собрать их по крупицам, но уже поздно. Можно кусать локти, да рвать волосы, Но я больше не услышу твоего голоса!

 Я тебя не люблю – я смертельно тобою больна. Я тебя запрещала себе, только толку не вышло – Между сердцем моим и рассудком ведется война, И никто не уступит, никто не признает, что лишний… Оба слишком сильны – не хотят поднимать белый флаг, Оба прут напролом, совершено меня не жалея… Ты – мой преданный друг, ты – коварный безжалостный враг… Я тебя не люблю, я смертельно тобою болею… В сотый раз обещаю забыть, сознавая, что лгу… Ни остаться с тобой, ни прожить без тебя — не могу … 

— Как она может теперь смотреть мне в глаза? Или просто стоять рядом со мной? Как она может cтерпеть это? Картина того, как я стреляю в ту женщину... — Знаешь, я хотела сблизиться с тобой, потому что пыталась понять, что вы двое чувствовали друг к другу. Ты и Джемма. И теперь я понимаю. — Да. Что мы чувствовали. В прошедшем времени. Потому что моему будущему с Джеммой конец. Это я тоже убил... — Все хорошо. — В моем сердце нет места для двоих. Ты значила все для меня. — Знаю. Будучи преданной тебе так же, как во Фреймворке, я теперь лучше тебя понимаю. То, как сильно ты любишь.

The heart of lover does not lie. It speaks of love that will not die. My love is blind but my heart cries, You see the tears in my eyes ... The cry of heart is such of sort — Just by one's heart it could be heard. The special one, who went same road And knows how love could hurt. Сердце любовника не врет. Оно говорит о любви, что не умрет. Моя любовь слепа, но сердце мое плачет, Ты видишь слезы в моих глазах... Крик сердца — он такого рода — Сердца других его не слышат. Кроме тех что тоже любили И знают, что любовь может причинить боль.

Я стоял и наблюдал, милая, и все было иначе, чем в минувшие годы. Изменилось абсолютно все. Все стало более волнующим, все наполнилось счастьем и разлукой, потому что ты присутствуешь в любой моей мысли.

Не должен ли человек в конце концов, если он остается в живых, отказаться от всего остального и постараться сделать это омерзительное логово мира чуть более пригодным для обитания?…

Почему мы не любим это показывать тем, кому мы это посвятили то, что мы написали? Потому что когда ты знаешь, что ты сейчас допишешь и отнесешь, покажешь, скажешь: «Вот посмотри, я написал. Я очень люблю тебя». Мне кажется, вот там немножко чувствуется игра. Ты пытаешься где-то разжаловать, написать какое-то более красивое слово Задеть этого человека чем-то. Вот это очень важно. И поэтому я стал очень бояться красивых слов. Я раньше пользовался ими, кстати, очень часто. За это я не люблю первые свои 3 книги. За то, что в них так много красивых слов.