Цитаты про человеческую

 Воскресни, Отечество! Боже, до чего все мы разбежались по своим конурам… Пыль! Осталась пыль отдельных человеческих фигурок, а нация — где она? 

Я ловлю себя на том, что тоже получаю удовольствие от извращенной, но неоспоримой сексуальности, которая является неотъемлемой частью полного господства одного человеческого существа над другим.

Мы увидим, насколько важно вызвать в человеческом разуме радикальную революцию. Кризис – это, прежде всего, кризис в сознании, кризис который больше не может принимать старые нормы, старые модели, древние традиции. И учитывая, каков мир сегодня со всеми его страданиями, конфликтами, разрушительной жестокостью, агрессией. Человек всё такой же, как и прежде. Всё такой же жестокий, неистовый, агрессивный, жадный, соперничающий – это он создал общество в соответствии с этими своими качествами.

 В этом даже птицами брошенном Макондо, в котором от постоянной жары и пыли было трудно дышать, Аурелиано и Амаранта Урсула, заточенные одиночеством и любовью и одиночеством любви в доме, где шум, подымаемый термитами, не давал сомкнуть глаз, были единственными счастливыми человеческими существами и самыми счастливыми существами на земле. 

Страсть — это идеальная среда, в которой человеческая душа проявляется во всей полноте и совершенстве.

Когда вы смотрите на реку, то видите воду, пену, водоросли в волнах, но главное остается скрытым от ваших глаз: течение, движение, жизнь водного потока… Кто возьмет на себя смелость утверждать, что человеческое тело функционирует иначе? Кто решится отрицать, что сложной системой кровообращения, сердечной деятельностью и химическими реакциями управляет один-единственный ток: жизненная энергия?

А вас, вас я обвиняю в том, что вы не выполнили свой человеческий долг. Перед лицом этого мертвеца я обвиняю вас в том, что вы позволили любви пройти мимо, пренебрегли прямой обязанностью каждого живого существа быть счастливым, избрали путь уверток и смирились. Вы заслуживаете смертного приговора; приговариваю вас к одиночеству.

Человеческая жизнь — не случайная цепь событий, а скорее стремительная и напряженная драма, развивающаяся по определенному сюжету. Сюжет же состоит в том, что нечто внутри нас стремится к самореализации и ведет непрерывную борьбу с внешним миром за свое существование...

— Какое человеческое проявление вы ненавидите больше всего? — Зависть. Это социальное зло. Вот вырыл человек колодец, а сосед негодует: нет чтобы, как я, пить хлорированную воду из водопровода – норовит чистенькую пить, свеженькую! Я вам сейчас нарисовал простейшую схему зависти, но она пребывает и в более изощренной, гипертрофированной форме, отравляя жизнь тех, кто просто лучше работает.

 – Видишь ли, как только где-нибудь узаконивают рабство, нижние ступени общественной лестницы становятся ужасающе скользкими… Стоит начать измерять человеческую жизнь деньгами, и окажется, что эта цена способна уменьшаться грошик за грошиком, пока совсем ничего не останется. 

Подражание, обычай и привычка суть главные пружины большинства человеческих дел, и редко кто поступает по собственному сображению и мнению.

— На свете много тайн, которые нам не понять. — Как то, что человеческое эго раздуто до таких пределов, что верит, будто силы, создавшие Вселенную, будут о нас заботиться.

 Возможно ли, что бог, искупивший род человеческий смертью своего единственного сына, или, вернее, сам ставший человеком и умерший за людей, обрёк на ужас вечных мучений почти весь род человеческий, за который он умер?… Подобная концепция чудовищна, омерзительна. Она делает из бога или воплощенную злость, и притом злость бесконечную, создавшую мыслящие существа, чтобы сделать их навеки несчастными, либо воплощённое бессилие и слабоумие, не сумевшее ни предугадать, ни предотвратить несчастья своих созданий… 

 Сильнее всего разъединяет людей степень и характер их чистоплотности. Тут не поможет ни порядочность, ни взаимная полезность, ни добрые желания по отношению друг к другу. Какой в этом смысл, если люди не выносят запаха друг друга! Высший инстинкт чистоплотности уединяет обладающего им человека, точно святого: потому что святость и есть высшее одухотворение названного инстинкта.